Вспоминая старого Артиста…


(рассказ в жанре мемуаров)

Недавно по TV прошла передача о деле какого-то господина Камерницкого, бывшего профессора, на которого настучала его домработница. Понятное дело, на дворе 37-й год, и беднягу арестовали, после чего он бесследно исчез… Услышав эту фамилию, призадумался. Мне вспомнился актёр с такой же редкой фамилией. Впрочем, у человека, о котором я хочу рассказать, была и вторая фамилия, сценическая, она упоминалась в программках спектаклей московской Оперетты, где он служил, десятки лет. Скорее всего, псевдоним Каминский появился как вынужденная мера – в музыкальном театре Немировича-Данченко служил его брат Дмитрий Камерницкий, артист, режиссёр и педагог…

В конце 60-х годов мне пришлось поработать в группе Александра Роу, снимавшего в окрестностях Звенигорода сказку Варвара-краса, длинная коса. Я подменил своего коллегу, тоже ассистента, который работал с великим сказочником уже вторую картину. Натурные съёмки шли полным ходом, и пришлось с головой окунуться в новую, ещё мало мне понятную работу. Кстати, привезли меня в деревню, где проживала группа, вместе с Александром Артуровичем. Пришлось большую часть дороги отвечать на его вопросы. Похоже, Артурычу совсем не безразлично, кто этот новый человек в его группе?.. Мне повезло, я сразу попал на достройку большой декорации, где у меня были работники, которых я хорошо знал, и они охотно приняли меня в свою команду. Для них я не был новичком. С основной группой я встречался только в деревенской столовой, куда нас возили обедать. Сюда же достовляли и актёров. А это народ шибко озорной, всегда готовый ко всяким розыгрышам. У девушек на раздаче руки тряслись от смеха… Только один артист, которого коллеги называли Сергеем Владимировичем, вёл себя иначе – предельно скромно. И обедал почему-то отдельно, не в компании коллег. Я и позже не видел, чтобы он вместе с ними шутил или спорил или травил байки, хотя держался он со всеми вежливо и корректно, но больше предпочитал молчать. Очевидно, ему было не комфортно с ними. Сейчас я думаю, что он был чужаком в этом пёстром окружении любимцев Артурыча, который снимал их из картины в картину. Лев Львович Потёмкин, Исай Леонгаров, артисты московской Оперетты (я видел их на сцене, забавное зрелище), и примкнувший к ним за компанию артист эстрады и цирка Иван Байда, необычайно пластичный и гибкий пантомимист. Мне казалось, что он может завязать своё тело в узел! Он тоже был очень скромный человек, тихий, и всегда держался в тени, в хохмах братии старался не участвовать. Что не скажешь об актёрах из штата Мосфильма Александре Хвыле и Аркадии Цинмане, всегда готовые к забавам. Это любимцы Артурыча, входили в его ближний круг. Роу любил эту весёлую братию, принимая их буффонный стиль игры, порой прощая им даже откровенный наигрыш… Как попал на эту сказку Сергей Владимирович мне неизвестно. Поначалу я предположил, что его затащили в авантюру товарищи по театру – Потёмкин или Леонгаров. Но позже я увидел Сергея Владимировича в фильме Анна Каренина с Татьяной Самойловой в главной роли, где двумя годами раньше он сыграл эпизодическую роль камердинера в доме Каренина. В титрах стояла его двойная фамилия – Камерницкий-Каменский. В этом же фильме снимался и Аркадий Цинман, и мне подумалось, что он и есть тот человек, кто пригласил Каменского на фильм Роу… Если бы кому-то пришло в голову назвать Сергея Владимировича аристократом, эта кличка пристыла бы к нему накрепко. Всегда он выглядел спортивно подтянутым, стройным, держащим спину, чего не скажешь о его коллегах по опереточному жанру, больших любителей вкусно и плотно поесть. В деревенской столовой Лев Львович Потёмкин брал сразу два первых и два вторых, плюс два стакана компота и гору хлеба. Глядя на мой поднос, он как-то заметил – вот если бы я так кушал, то давно бы сдох. В другой раз, встретив его, уже выходящего из столовой, задаю дежурную фразу – как обед, вкусный? И сразу получил ответ – во-первых, говно, а во-вторых, мало… Однажды, после сытного обеда, наша группа в ожидании автобуса расположилась на зелёной траве. В этот раз на обед приехали и эпизодники. Это особый народ, даже с гонором – хотя для меня большой вопрос – имеют ли эти люди актёрское образование? Сытые балагуры затеяли трёп о своей киношной одиссее – это их любимое занятие. Среди них особо выделялся говорливый господин, тоже из москвичей, уже не молодой, который повёл рассказ о том, как он триумфально выступал в каком-то подмосковном Доме отдыха, где его принимали с почестями, словно принца. В своём рассказе хвастун дошёл до того места, когда весь женский персонал здравницы, ошеломлённый его галантностью и остроумием, буквально с ног сбился, желая отблагодарить артиста за великое счастье общения с ним. И тут толстый и чрезвычайно обаятельный Аркадий Цинман, тоже приземлившийся на нашей поляне, простодушно спросил – и всё-таки, как же они тебя отблагодарили?.. Рассказчик стал кокетничать: – А вы сами-то как думаете?.. Странное дело, но именно в эту минуту меня словно чёрт дёрнул за язык, и я, лёжа в душистой траве, сообщил уважаемой публике своё мнение: – Наверно, они вас бесплатно покормили… Я и представить себе не мог, какой великий хохот взорвёт нашу компанию. А Сергей Владимирович как-то по-особому посмотрел в мою сторону и чёткой дикцией старого актёра произнёс: – Браво, молодой человек! Двадцать копеек!.. Дело давнее, но признаюсь, я был польщён репликой, услышанной от молчуна Камерницкого … Пожалуй, вот с этого эпизода Сергей Владимирович, не смотря на свой почтенный возраст, взял для себя за правило со мной здороваться первым, когда мне приходилось иногда выезжать на съёмки и мы встречались в автобусе. – Здравствуйте, молодой человек. Имени моего он не знал, для этого не было подходящего случая. Ближе мы познакомились уже в Ялте.

Из-под Звенигорода, точнее, из деревни Гегерёво, где Роу уже в который раз снимает летнюю натуру для своих сказок (в группе даже бытовало другое название этой деревни – Гегероу), мы перебрались в Ялту. Большую часть времени я проводил в цехах Ялтинской студии, где присматривал за исполнением разного рода приспособлений декоративного характера для съёмок. И раскрепощался только по вечерам в компании других ассистентов и, конечно, с молодыми и бойкими ребятами из команды главного оператора Дмитрия Васильевича Суренского, весьма симпатичного господина, но строгого (что не мешало ему доверять ассистенту Саше Массу самостоятельно снимать отдельные кадры). Небольшой командой мы выходили на знаменитую ялтинскую набережную и окапывались в каком-нибудь погребке, чтобы весело провести время отдыха, наслаждаясь вкусом массандровских вин и уморительными байками… Однажды, приехав со съёмки, я узнаю, что меня переселили в другой корпус гостиницы Массандра. И вечером, возвратившись с гуляний, нахожу свой корпус и поднимаюсь на верхний этаж. Каково же было моё удивление, когда в двухместном номере я увидел Сергея Владимировича! Оказывается, его в этот день тоже переселили. Он подошёл ко мне и протянул руку для рукопожатия. Я протянул свою, тем более, что С.В. был первым человеком из артистической среды, с которым мы поприветствовали друг друга рукопожатием. Улыбаясь, он произнёс слова, которые меня ободрили: – Я очень рад, что моим компаньоном стали именно Вы, а не кто-то другой. И сообщил, что съёмки с его участием закончились, и дней через пять-шесть, которые ему дали на отдых, отбывает в Москву. Возле его кровати стояла спортивная сумка, из которой торчала ручка теннисной ракетки. Заметив моё удивление, Сергей Владимирович сказал: – Буду ходить на корт, у меня уже и партнёры есть, главное – мне дали эти дни на отдых, чтобы я мог насладиться прелестями бархатного сезона. Таково желание Александра Артуровича, благодарность за мою хорошую работу. Сложное, однако, выражение было на его лице – ирония вперемешку с радостью и удивлением… – Это в правилах такого режиссёра, как Александр Артурович, – сказал я. – Он любит свою группу, ценит каждого работника и в конце съёмок обязательно выражает благодарность тем, кто, с его точки зрения, работал лучше других, с душой отдавался работе… А дядя Роу, действительно, за этим следил, как я узнал позднее, уже на своём примере.

…Нет, пожалуй, прерву свой рассказ и постараюсь припомнить ту давнюю историю. Однажды, придя на Ялтинскую студию, натыкаюсь на своего шефа Юрия Викторовича, и тот обращается ко мне с неожиданной просьбой – подняться в просмотровый зал и посмотреть вместе с режиссёром и оператором киноматериал, привезённый из Москвы. В нём, оказывается, были эпизоды и с комбинированными съёмками. Эта просьба мне, дичку, сразу не понравилась, но Юрий Викторович, увидев мою растерянность, перешёл на интимный шёпот: – Понимаешь, мы вчера немного расслабились, и мне не хотелось бы, чтобы Артурыч это заметил, это никому не нужно. Пришлось идти в зал. Уже подходя, слышу стрёкот проекционной аппаратуры и понимаю, что просмотр начался. Тихо открываю дверь и осторожно вхожу в маленький зал. Садиться в кресло не стал, так и простоял у двери. Действительно, на экране мелькают кадры недавних съёмок в горах и в павильоне. Я присутствовал на них. Артурыч и Суренский, оба в хорошем настроении, весело переговаривались, громко комментируя происходящее на экране. Всё указывало на то, что материал им нравится. Даже похвалили и наши кадры с комбинированными съёмками, те, что проходили в павильоне. Когда просмотр закончился, он был не долгим, и в зал дали свет, я быстро ретировался, тихо закрыв за собой дверь. Своего шефа нашёл в буфете за бокалом пива, рассказал ему об увиденном на экране материале, добавив, что и режиссёр и оператор похвалили наши кадры. А поздно вечером, возвращаясь в гостиницу, встречаю в холле Володьку, второго оператора, сидевшего на диване. Он тоже присутствовал на просмотре и даже голос подавал. Критических замечаний от него не услышишь, он всё расхваливал. Сейчас он на удивление суров. Резко меня окликнув, показал рукой, чтобы я к нему подошёл. Послушно присаживаюсь рядом и слышу от него плохую новость. Оказывается, Артурыч очень обиделся, что я после просмотра ни с кем не поздоровавшись, ушёл. А что, спрашиваю Володю, боясь розыгрыша, Артурычу так нужно моё здрасти?... Володька ещё больше завёлся и прочитал мне длинную лекцию о воспитанности, интеллигентности и правилах хорошего тона. На мой вопрос – что же мне теперь делать, он предложил свой план, и подробно его пересказал. Я дал ему слово, что сделаю всё, как он советует – завтра же спозаранку появлюсь на студии и буду дожидаться Артурыча, чтобы с ним поздороваться. И Володька повеселел… Утром, как обещал, двинулся пешком на набережную. От гостиницы Массандра до студии – путь не близкий, но на студию я пришёл раньше всех и сел на лавку, откуда хорошо просматривались ворота и дверь проходной. Сейчас моя главная задача дождаться прихода обиженного мною великого режиссёра, который года два назад, как мне сообщил Володя, за свою сказку Морозко получил в Венеции Главный приз Золотого Марка… На площадке перед административным зданием стал собираться киношный народ, а в открытые ворота своим чередом заезжали спецмашины и автобусы для массовки. Я уже определился в стратегии своих будущих действий. При появлении Артурыча встаю со скамейки, обхожу автобус и, как бы случайно, натыкаюсь на Великого Сказочника. В метре от него почтительно здороваюсь и резко, сменив направление, исчезаю в дверях, за которыми находился буфет. Якобы, мне по делу в дирекцию… Вот уже приехал наш камерваген с операторской группой, автобус привёз актёров на грим. Кто-то захотел со мной пообщаться, но я, извинившись, достал из сумки блокнот, дескать, пока не забыл, надо записать что-то важное. Да и транспорт перекрыл мне обзор ворот и проходной, и я пересел на другую скамейку… Александр Артурович, мужчина крупных размеров, всегда входил на студию через ворота. Вот и сейчас медленно со скрипом они открылись, и в широченных брюках из вельвета косолапой походкой наш любимый режиссёр вошёл на территорию студии. Досчитав до десяти, рванулся с места и точно по сценарию обошёл автобус и направился к Артурычу, держа в руках блокнот. Поравнявшись с ним, вежливо поздоровался и тут же развернулся, чтобы исчезнуть в дверях здания. Сделать мне это не удалось. Артурыч ухватил меня за рукав куртки и сказал, тоже отчётливо и торжественно: – Я не сомневался, что Вы человек вежливый… – он протянул мне руку, и я машинально последовал его примеру. Наше рукопожатие было крепким, мужским. – Вот и хорошо, я Вас не задерживаю, сказал чародей сказки… Между прочим, в титрах фильма Варвара-краса, длинная коса впервые появилась на экране моя фамилия, а позже, под большим секретом, мне сообщили, что так пожелал Артурыч…

Общались мы с Сергеем Владимировичем либо рано утром, до ухода, либо поздно вечером, если он не засыпал раньше. По утрам он готовился к походу на теннисный корт. Его постоянным партнёром был известный поэт-сатирик Юрий Благов. О нём он отзывался так: – Юрочка молодой, сил много, а играет плохо. Ну, разве что, остроумие и весёлый нрав его надёжно выручают. Когда он читает свои эпиграммы, тут он в своей тарелке и очень артистичен… Сергей Владимирович обращался ко мне на Вы, а поскольку просыпался первым, то и здоровался первым. Он уже тщательно выбрит, одет в спортивную форму – белые шорты, тенниска с рисунком, а у двери стоит сумочка с ракеткой и полотенцем. Но перед уходом он должен сделать ещё одно важное дело – достать из-под кровати бутылку водки, не суетясь – с достоинством – налить полстакана и спокойно выпить, осторожно поставив пустой стакан на плетёный из прутьев огромный стол, стоявший на лоджии. Не скрою, я любил взирать на эту процедуру, обстоятельную и привлекательную своими нюансами. Водку он ничем не закусывал… Он не пытался оправдать своих привычек, а я и не спрашивал. Между нами сохранялась дистанция, которую мне не хотелось теснить. Что не мешало нам говорить о проблемах театра, о любимом обоими жанре. Я узнал, например, что Сергей Владимирович стоял у истоков создания московского театра Оперетты, когда тот ещё не был государственным, являя собой сообщество, больше напоминающее кооператив. Теперь я ругаю себя, что скромничал, и не спрашивал Камерницкого о многом, что меня интересовало в ту пору, и, прежде всего, о старых артистах Оперетты. Однажды заговорили о Татьяне Шмыге, ей накануне дали высокое звание, и Сергей Владимирович, кстати, собирался идти на почту, отменив посещение корта, чтобы послать примадонне телеграмму с поздравлениями. – Это наше сокровище, такой девочки русская оперетта ещё не знала… – говорил он с нежностью в голосе, при этом, щеголяя своей безупречной дикцией, красивым баритоном и обаятельным московским говором. После традиционной дозы водки он долго массировал свои венозные ноги и уходил…

И вот, спустя год, судьбе было угодно, чтобы мы снова встретились с Сергеем Владимировичем, и вот при каких забавных обстоятельствах. Ассистент оператора Юра Иванов, генеральский сынок, с которым мы что-то делали совместно по части дополнительного заработка (снимали всякого рода халтуру), предложил мне быть у него режиссёром на его курсовой работе для ВГИКа, где он учился заочно на операторском факультете. Для меня его предложение не стало неожиданностью – ещё раньше я уже попробовал себя в этом качестве в курсовой работе другого студента, где начинал, как художник, а заканчивал фильм уже в качестве режиссёра. Сюжет для курсовой работы Юра выбрал сам – ему глянулся рассказ В.Шукшина Космос, шмат сала и нервная система и сам же написал сценарную основу. В институте его опус одобрили, и оставалось всего ничего – достойно исполнить задуманное. Честно признаться, к Шукшину я тогда относился скорее иронично, мне совсем не понравился его фильм Живёт такой парень, за который тем не менее он получил в Венеции приз Золотого Марка, но раньше за год-два до Артурыча…

В рассказе Шукшина и в сценарии Юры задействованы два персонажа – старик и мальчик-школьник, да и действие происходит в одной декорации, в крестьянской избе. Исполнителя на роль школьника Юра уже выбрал, он заприметил его на предыдущей студийной картине, где работал ассистентом (кстати, чудовищный по беспомощности и абсурду фильм), а вот с дедушкой начались проблемы. Поначалу по желанию оператора я связался с артистом, который когда-то замечательно сыграл роль старика Мелихова в экранизации С.Герасимова романа Тихий Дон. Но он стал капризничать и поставил условие, чтобы мы непременно связались с самим Сергеем Аполлинарьевичем, чтобы тот лично дал ему и нам разрешение на эту работу. Беспокоить по такому пустяку солидного мэтра мы, разумеется, не стали…

И тут мне залетела в голову шальная мысль – а не потревожить ли для этой работы давнего знакомца – Сергея Владимировича Камерницкого-Каменского? Меня совсем не смущало то обстоятельство, что он по своему амплуа ну никак не подходил для роли, которую я решил ему предложить. Всю жизнь играть роли фатов, не вылезая из фраков и крахмальных манишек (Красотки, красотки кабаре…), а тут вдруг – извольте-с – телогрейка, валенки и монологи полупьяного старика. Я честно поведал о своих сомнениях оператору, и тот, понятное дело, слушал меня без особой радости. Но Юрку поджимало время. В павильоне студии освобождалась декорация от фильма Офицеры – настоящая из кругляка изба с печью. И Юра уже сговорился, с кем следует, чтобы нам дали на неё хотя бы три смены съёмок. Ладно, сказал он, поехали смотреть твоего старика. В тот же вечер я позвонил артисту… Ехать пришлось далеко – в Дом ветеранов сцены, что по московским меркам означало – у чёрта на рогах, где, как я узнал в актёрском отделе, проживал теперь мой давний и добрый знакомый. Приехали ближе к вечеру. Сергей Владимирович ожидал нас в холле. Выглядел он очень эффектно, даже импозантно – тонкой ниточкой безукоризненный пробор разделял редкие седые волосы, впалые щёки тщательно выбриты, домашняя одежда – стёганная аристократическая куртка с красивыми пуговицами – сидела на нём элегантно, шею закрывал шёлковый бордовых тонов шарфик. Но увиденное комильфо опереточного артиста Юру озадачило ещё больше, на его лице застыло выражение оторопи, и эта маска не покидала его лицо весь вечер. Мы поднялись по лестнице в длинный коридор и, пройдя его едва ли не весь, оказались в комнате Сергея Владимировича. Хозяин этих далеко не роскошных апартаментов рассказал нам, что сюда его заманил брат Дмитрий, проживавший с женой здесь, на этом же этаже. А Сергей Владимирович – бобыль, семьи у него никогда не было. Старый артист уже знал от меня о причине нашего прихода. Закончив рассказ о брате, вежливо стал отказываться от участия в съёмках. – Слава, поймите, дорогой мой, я всю жизнь играл фрачных героев и простаков… ну, какой из меня деревенский мужик?.. Однако я в тот день был напорист, возможно, красноречив, и уважаемый мною Камерницкий-Каменский за дверь нас не выставил. Взглянув в очередной раз на молчавшего Юрку, я понял, что мои тщетные усилия втянуть старика в аферу, он не одобряет. Его вполне бы устроил отказ ветерана, если бы не пожарная ситуация с декорацией. И тут я пошёл ва-банк: – Да вам же, Сергей Владимирович, за эту работу хорошо заплатят! Старик посмотрел на меня иным взглядом, в котором я уловил признаки интереса… И он согласился! Даже вспомнил, что у него есть племянник, которому надо помогать, поскольку бедняга недавно женился по слабости ума… А вскорости был назначен первый съёмочный день. На киностудию С.В. приехал на муниципальном транспорте, и путь ему выпал ох какой трудный – от Шоссе Энтузиастов до ВДНХ. (После съёмок, которые почему-то назначались на вечернее время, мы отправляли его на такси, а Юра, генеральский сынок, специально для этого занял у отца денег). Сергей Владимирович был приятно удивлён, что я встречал его уже при входе в студию. Прямиком мы направились с ним в гримёрный цех. Там же его поджидал игровой костюм, который я отобрал загодя. По дороге Каменский завёл было старую песню о своём редком амплуа, но я его не слушал, у меня в этот день были проблемы и посерьёзней. Сдав артиста в руки новенькой гримерше, недавно, как она призналась, пришедшей на студию из МХАТа, поспешил в павильон. Юрка ждал меня с нетерпением. Он уже раскидывал свет для первого кадра, успевая балагурить со вторым артистом – пацаном лет пятнадцати (это уже Юркина креатура), обряжённым в старую застиранную рубаху и сидящим в валенках за столом, заваленным учебниками.
(Честно скажу, мне он не очень-то приглянулся, без изюминки парнишка). Но я порадовал оператора сообщением, что главный актёр уже прибыл, сидит на гриме, и потребуется около часу времени, когда его, готовенького, приведут в декорацию. Сам же решил поработать с юным актёром. К моему удивлению и радости он оказался сметливым, обстрелянным – сразу видно, не впервой на съёмочной площадке – и дело с ним пошло довольно быстро и гладко… Когда в декорацию в сопровождении бывшей мхатовской гримёрши вошёл старик в телогрейке и валенках, с торочащей вкривь и вкось бородой, я даже застыл от изумления. Юрка тоже смотрел на деда, вылупив глаза, даже сухари грызть перестал (его любимое занятие). Нашу реакцию гримёрша восприняла по-своему, она испугалась за свою работу. Меня охватило радостное возбуждение – в кадре стоял настоящий шукшинский персонаж! А глаза деда, насторожённо оглядывавшего всех присутствующих в декорации, выражали богатую гамму чувств, включая испуг, удивление и надежду. И я начал аплодировать. Гримёрша была счастлива. Меня поддержал оператор, которого неожиданно охватил гомерический хохот, а Борис Нагорный, его второй оператор, мужик тёртый, снисходительно смотрел на нас с высоты своего могучего роста, изрёк: – Всё нормально, можно начинать съёмки…

Сергей Владимирович снимался около пяти дней, возможно, и меньше, не помню. И работал замечательно, текст роли знал назубок и каждый раз удивлял нас своим юмором и занятным, порой уморительным, совсем не здешним для нас отношением к своему персонажу. И на экране он был великолепен! Заплатили артисту по полной – по тем временам это были хорошие деньги. Более того, в актёрском отделе мы договорились с девочками, что отныне съёмочный день артиста С.Каменского-Камерницкого будет оплачиваться по иной категории, более высокой. И старый Артист Оперетты не скрывал своего счастья. Вспомнилось почему-то и грустное. Объявили перерыв в съёмках, и я зашёл в туалет, где заметил и Сергея Владимировича, застывшего у писсуара. Я ещё пошутил тогда – дескать, не запутались ли вы, С.В., с непривычки в крестьянских портках, на что старый артист печально усмехнулся и сказал: – Да нет, Славочка, тут дела похуже. Вот опять кровью сходил…

На моё предложение по телефону показать законченный фильм с его участием в Доме ветеранов сцены (такая практика существовала, даже приветствовалась), он ответил категорическим отказом, хотя я долго ему объяснял, что картина получилась смешной, и его присутствие в ней очень поспособствовало этому эффекту. Его роль непременно понравится проживающим с ним ветеранам сцены. Он благодарил меня, но, похоже, не поверил моим словам. – Ну, зачем им смотреть такое?.. Я же фрачный артист, сейчас таковых уж нет, старорежимных-то… Коллеги меня таким помнят и любят…

Руководитель мастерской, в которой учился Юрка, Валерий Аркадьевич Гинзбург, снимавший первые фильмы Шукшина, оценил на пятёрку операторское мастерство своего студента. О работе же Сергея Владимировича Мастер высказался в том смысле, что артисту удалось создать выразительный по внешнему рисунку и неожиданный по психологии экранный образ. И это ещё не всё. Оказывается, Валерий Аркадьевич рассказал и Шукшину о своём впечатлении от экранизации его рассказа, и однажды случилось так, что в коридоре студии мы случайно встретились – Гинзбург и Шукшин шли мне навстречу. Оператор остановил меня и, пожимая мне руку (чего раньше не было в нашем общении), сказал что-то одобряющее в мой адрес и представил Макарычу мою персону, как режиссёра той самой курсовой работы. И Шукшин сказал: – Видел, занятно вы мой рассказ покусали… А где ж ты нашёл этого сибиряка? Ну, вылитый наш мужик! Правда, щуплый чуток… я другого в голове держал, когда писал рассказ, но глазища твоего деда так и кусают меня, пуговки-буравчики… Я постеснялся сказать автору рассказа, что мой сибиряк-то родом из Московской Оперетты…

P.S. Каким-то чудом тот давний десятиминутный фильм сохранился, чего не скажешь о героях моего рассказа. Сергей Владимирович Камерницкий умер через год после съёмок. Рано оборвалась жизнь Шукшина, ушли в мир иной чудесный человек Валерий Аркадьевич Гинзбург (младший брат Александра Галича, поэта, драматурга и барда) и его ученик Юрий Иванов (по кличке Пан), сын генерала. К 75-летию В.Шукшина в Союзе Кинематографистов был организован вечер, посвящённый памяти писателя, артиста и режиссёра. Волею случая я оказался на сцене, чтобы представить через 23 года ту давнюю курсовую работу своего покойного товарища, снятую по рассказу Космос, шмат сала и нервная система. Смотреть её я побоялся, вышел из зала в фойе. Заказал пива и сел за пустой столик. Из зала доносились смех и отдельные рукоплескания. В конце фильма почему-то были аплодисменты…




София, 2 февраля 2015г. (письмо от Груздовых из Болгарии).

Дорогие наши Ребровы, добрый день. Я в большущем смятении. Т.к. не владея всей информацией о творчестве Вячеслава, смею судить о нём лишь на основании тех литературных крупиц, с которыми мне посчастливилось ознакомиться. Честно сказать – я просто радостно млею, когда погружаюсь в твоё Творчество! Ничего больше говорить не хочу. Твори, сегодня, не откладывай на не конкретное – Потом. Именно сегодня, когда нас пытаются пичкать всякой отсебятиной и чернухой, ох, как нужна такая правдивая, лишённая штукатурных присыпок Литература, в которой автор, не желает надругаться над своей и чужой натурой, высказывает не только общественное мнение, но и не стыдиться своего понимания и виденья человека, о котором повествует. Причём, ты находишь в себе смелости и ответственности при этом признаваться и в своих, на тот момент владеющих тобой оценках, о которых можно было бы нынче скромно и промолчать, но ты этого не делаешь… Уважаю тебя – Пиши! В.П.

* * * * *



ВЯЧЕСЛАВ РЕБРОВ
ТРЕТЬЯ ЛИНИЯ
Карта сайта